Блокадный хлеб

     Сегодня мы, живущие в мирное время, с чувством невероятной гордости и глубокой печали вспоминаем о страшных днях, которые выпало пережить нашим соотечественникам ленинградцам -днях блокады! Город имперской роскоши, город дворцов и парков, ученых и поэтов, художников и музыкантов легендарный Ленинград был подвергнут поражающей бесчеловечностью блокаде. 872 дня изнуряющего голода, пронизывающего холода, обстрелов и бомбежек, сплотили в монолит миллионы отдельных судеб. Минута за минутой,час за часом, день за днём, неделя за неделей, месяц за месяцем, год за годом под монотонный отсчёт метронома каждый вершил свой подвиг. Свыше миллиона оборванных жизней — бессмысленные жертвы тех страшных дней. За каждым именем громким или никому неизвестным история, достойная памяти и уважения. Спасали не только себя, но и свой любимый город.

     Каждый и все вместе оказались сильнее обстоятельств и выстояли. 76 лет мирной жизни не стёрли из памяти ленинградцев воспоминания о трагических событиях. Подвиг, проявленный в те дни отпечатан в генетическом коде жителей города на многие поколения. Он отпечатан обжигающим оттиском в пронзительных строках истрепанных тетрадок Тани Савичевой, Анны Ахматовой, Ольги Берггольц:

«Еще тебе такие песни сложат,
Так воспоют твой облик и дела,
Что ты, наверно, скажешь: — Не похоже.
Я проще, я угрюмее была.

Мне часто было страшно и тоскливо,
Меня томил войны кровавый путь,
Я не мечтала даже стать счастливой,
Мне одного хотелось: отдохнуть…

Да, отдохнуть ото всего на свете —
От поисков тепла, жилья, еды.
От жалости к своим исчахшим детям,
От вечного предчувствия беды,

От страха за того, кто мне не пишет
(Увижу ли его когда-нибудь),
От свиста бомб над беззащитной крышей,
От мужества и гнева отдохнуть.

Но я в печальном городе осталась
Хозяйкой и служанкой для того,
Чтобы сберечь огонь и жизнь его.
И я жила, преодолев усталость.

Я даже пела иногда. Трудилась.
С людьми делилась солью и водой.
Я плакала, когда могла. Бранилась
С моей соседкой. Бредила едой.

И день за днем лицо мое темнело,
Седины появились на висках.
Зато, привычная к любому делу,
Почти железной сделалась рука.

Смотри, как цепки пальцы и грубы!
Я рвы на ближних подступах копала,
Сколачивала жесткие гробы
И малым детям раны бинтовала…

И не проходят даром эти дни,
Неистребим свинцовый их осадок:
Сама печаль, сама война глядит
Познавшими глазами ленинградок.

Зачем же ты меня изобразил
Такой отважной и такой прекрасной,
Как женщину в расцвете лучших сил,
С улыбкой горделивою и ясной?

Но, не приняв суровых укоризн,
Художник скажет с гордостью, с отрадой:
— Затем, что ты — сама любовь и жизнь,
Бесстрашие и слава Ленинграда!»

8 марта 1942